Очерк

Исповедь Владимира Панчука

Меценат

Наполеон Бонапарт в свое время отмечал: поражение — это беда; потеря императора — двойная беда; потеря национального интеллекта — это полная катастрофа.

Сейчас, когда Украина переживает нелегкие часы, экономические трудности и демократическое становление — потеря интеллекта представляет реальную угрозу. Тем более символичным является тот факт, что на этом трудном этапе становления новой Украины рождаются яркие личности, которые своим трудом, умом, покровительством пытаются помочь государству возродить и приумножить научный, технический и культурный интеллект нации.

Среди таких по-настоящему новых украинцев я назвал бы и Владимира Григорьевича Панчука — академика Академии экономических наук Украины, вице-президента Украинского общества «Интеллект нации», генерального менеджера компании «Индимо Верто».

Еще выдающийся грузинский мыслитель Шота Руставели в поэме «Витязь в тигровой шкуре» завещал потомкам:

«Что ты спрятал — то пропало. Что ты отдал — то твоё!»

Следуя этому завету, Владимир Григорьевич немало уже сделал и делает для возрождения в Украине такого благородного явления в общественной жизни, как меценатство. Продолжая славные традиции известного на весь мир украинского мецената Терещенко, он приложил немало усилий в организации, финансировании и осуществлении космического полета Леонида Каденюка, а затем в издании уникальной книги «Я твій син, Україно!»

Всего за несколько месяцев он сделал то, что не удалось советской власти за семьдесят лет: организовал газификацию каждого дома в родном селе, насчитывающего свыше четырехсот дворов! И нет ничего удивительного, что одна из центральных улиц Марьяновки носит имя Владимира Панчука. Не забывает современный украинский меценат и о духовном укреплении нашей нации: недавно состоялось освящение реконструированной, а по сути — вновь отстроенной Марьяновской церкви. И как когда-то его предки, Владимир Григорьевич приложил свое щедрое сердце к возрождению этого древнейшего на Подолье Божьего храма.

Можно привести ещё множество примеров из покровительской деятельности Владимира Панчука — яркого представителя современного украинского меценатства. Но меня всегда интересовала сущность этого явления, а точнее: где рождаются такие люди, как они формируются как личности, кто и что заставляет их в поте лица всю жизнь «заробляти, а потім людям роздавати»?

Ответы на эти вечные философские загадки, составляющие сущность подобных незаурядных личностей, я думаю мы найдем в очерке писателя Сергея Боровикова «Исповедь Владимира Панчука»

Леонид КРАВЧУК,

президент Украинского общества

«Ителлект Украины»

Пролог

Всё на нашей земле тленно: и камень-гранит, и дуб моренный, и сталь булатная. И только Память вечна и нетленна, как Душа людская...

Каждый раз, когда меня осеняет очередная творческая мысль, прежде чем взять ручку и положить перед собой чистый лист бумаги, я, перекрестившись, молю:

— Не трудись, Господи, ибо я недостоин, чтобы Ты вошел в мой дом. Но скажи Слово...

И Он, смилостивившись, начинает водить моим пером, превращая творческие муки в слова, из которых рождаются невымышленные рассказы. И на этот раз я ничего не придумывал, ибо судьбе было велено встретиться мне с человеком, о жизни и поступках которого сам Бог велел поведать людям.

I

Жизнь Владимира Панчука сложилась именно такой, какой он сам когда-то захотел ее видеть. А началась она не со дня рождения, а с того момента, когда он впервые переступил порог Марьяновской церкви. Там, в тихом и светлом Божьем храме, встретившись с пристальным взглядом Всевышнего, он почувствовал, как его детское сердечко трепетно забилось и от этих ударов в груди, слышимых казалось на всю церковь, ему неожиданно страстно захотелось сделать что-то большое и доброе, что-то необычно значимое для людей и для того, кто так доброжелательно смотрит сейчас прямо в глаза.

Но жизнь соткана, как известно, не из благих намерений и желаний человека, а из его поступков. И придет час, когда для обыкновенного сельского паренька из многочисленной бедной крестьянской семьи наступит тот самый ответственный момент жизненной истины, когда через пятьдесят лет он снова переступит порог своей духовной обители и вместо слов Исповеди перед Всевышним с низким поклоном положит свои скромные дары, состоящие из поступков, о которых люди будут помнить столько же, сколько предназначено Богом стоять на высоком святом холме Марьяновской церкви.

— О, Господи! Помоги мне сказать Слово, достойное поступков сына Твоего, Владимира, которыми гордится не только его семья, Марьяновка, Подолье, но и вся родная Украина!

...Худой, как щепка, небольшого росточка белобрысый подросток шел по булыжной дороге из Марьяновки в райцентр. По его быстрой и уверенной ходьбе угадывалось, что паренек знал, куда и зачем он в такую рань идет. Поднявшись на вершину горы, он присел, чтобы немного передохнуть возле старой сгорбленной березы. С этой самой высокой точки хорошо просматривалась вся округа: петлявший ужом по зеленой долине Соб, вдали стоявший черной крепостной стеной лес, выстроившиеся цепочкой вдоль реки дымящиеся трубы гайсинских заводиков и фабрик.

Достав из холщёвой торбы, которая заменяла ему портфель для учебников и тетрадей, несколько сухариков, он стал рассматривать оставленное позади родное село. Отсюда, с вершины горы, как на ладони, хорошо были видны утопающие в весенней зелени белые хатки, каменная водяная мельница, остов разрушенного кунянского костела. Но дольше всего его взгляд задерживался на крестах сельской церкви: он каждый раз с волнением ждал этого момента — момента прикосновения к ним первого восходящего луча солнца. От этой искорки гулко забьется в груди молодое сердце, готовое в это мгновение на подвиги, которые совершали кумиры его времени — Павел Корчагин и Александр Матросов...

Зашагав в сторону Гайсина, где его ждал выпускной класс средней школы, он в это яркое апрельское утро и не предполагал, что через несколько часов его новым жизненным кумиром станет еще один герой — Юрий Гагарин, и что на космической тропинке, впервые проложеной волжским парнем, оставит свой заметный след и марьяновский хлопец Владимир Панчук...

II

...В начале 60-х годов, несмотря на наступившую в обществе хрущёвскую «оттепель», считалось аморальным для молодежи посещать церкви. Но по большим христианским праздникам это табу как-бы негласно снималось и, предварительно отстегнув комсомольский значок, Володя Панчук вместе со всей своей семьей тоже шел в церковь.

После таких посещений он всегда испытывал волнующий сердце душевный подьем, как-будто кто-то, невидимый, заводил внутри него пружину, и она толкала кровь от сердца в голову, в которой рождались самые невероятные, казалось, утопические для его возраста желания-мечты: жить и работать в Киеве, стать ученым, летать по всему миру, написать книгу-родословную семьи и села, зарабатывать умом много денег, а потом раздавать их, как известный сахарозаводчик Терещенко, на благородные людские дела.

Однажды, на какой-то большой праздник, когда в небольшой храм набилось много люду, Владимира оттеснили в угол и он вынужден был прикоснуться к деревянной стенке руками. И тут, неожиданно для себя, почувствовал, что он как-будто коснулся к натопленной в их доме грубке. Это мягкое домашнее тепло мгновенно разлилось по всему телу, и было оно каким-то таинственно нежным, материнским.

С этой, неожиданно открытой тайной, Владимир сразу поспешил поделиться со своим дедом. Побежал он к нему не по длинной сельской улице, а напрямую от церкви мимо колхозного двора, через поле и овраг, к опушке леса.

Хата Панчуков стояла почти на самой околице деревни. Парадные окна старой, под соломеной стрихой мазанки смотрели прямо на лес. Через дорогу, напротив ворот, рос столетний дуб. Широко раскинув свои широченные ветви, он как верный стражник охранял свое разнопородное и многочисленное древесное хозяйство, растянувшееся на десятки километров по долам и холмам подольского края.

Володин дедушка любил сиживать у старого дуба. Дымя самокруткою, он задумчиво смотрел на пологовую леваду, над которой безшумно кружлял одинокий журавль.

Выслушав сбивчивый рассказ прибежавшего из церкви внука, дед, как показалось Володе, промолчал целую вечность. А затем в грустных старческих глазах сверкнула радостная искорка и он услышал:

— Це для інших, мабуть, онуко, таємниця. По Божій милості доторкнувся ти сьогодні до коріння роду нашого, панчукового. Значить, прийшла і твоя пора про цю таємницю знати ...

Просидели они под старым дубом до самых сумерек. Вместе с угасающим, как человеческая жизнь, солнцем слушал Володя из уст дедушки историю семейства своего, к самим крайним корешкам которого он сегодня прикоснулся в марьяновском храме. Но, очевидно, только к верхним их прожилкам, ибо главный корень этого славного человеческого рода намного глубже даже могучего и седого дуба, под которым они сейчас сидели.

IІІ

И поведал дед внуку своему о том, что сам когда-то узнал от прародителя — тоже Владимира. И рассказ этот был одновременно таинственно-доверительным, как последняя Исповедь человека пред Всевышним, и увлекательно-загадочным, как интересная сказка. Но сказка без конца: продолжение или окончание её сюжета предстояло дописать самому младшему, тринадцатому мужчине в их роду...

Так Владимир узнал, что пришли Панчуки в Марьяновку еще в позапозапрошлом веке из Полесья. И пролили они за эти столетия на земле подольской пота трудового не меньше, чем воды в их старом глубоком колодце. И кровушкой своей горячей не раз ее окропляли, защищая от некрестивцев. Но славились Панчуки на всю округу не только, как сейчас бы сказали — трудовой и воинской доблестью, а редкой и безмерной христианской щедростью: сами готовы были ходить в лохмотьях или пухнуть с голоду, но если кто попросит — последнею нитку или картофелину вынесут из хаты.

Самый первый из панчуковских прародителей, как только ступил на подольскую землю, вместе с другими православными крепостными еще в начале XVIII века на высоком скалистом берегу речушки Киблыч смастерил скромную деревянную церквушку. И хотя внешне она была невзрачна и отличалась от других строений лишь небольшой маковкой с восьмиконечным крестом, но ее хорошо было видно со всех сторон.

И простоял этот храмик дольше века, верно служа бедным подневольным крестьянам святым местом венчания молодоженов, крещения новорожденных и отпевания усопших. Все светло-радостное и грустно-горестное, чем наделен человек на свою жизнь, неминуемо происходило за деревянными стенами старенькой Марьяновской церкви.

Десятки, а может и сотни раз приезжая в родное село и уезжая из него, подходил Владимир к Храму и, крестясь, задавал себе вечный вопрос: «Как этому строению, именуемому официально Свято-Успенской Марьяновской церковью, построенному еще в позапрошлом веке, удалось сохраниться до наших дней? Ведь тысячи её «сородичей» давно рухнули от рук инквизиторов XX-го столетия, превратившись в груды щебня и пепла. В чем тайна какого-то мистического самосохранения этого храма?»

Может, размышлял он, в какой-то необыкновенной, особой святости её создателей: архитекторов Освальда и Федора Нестерова, крестьянина Степана Голомозгого, организовавшего сбор средств на её строительство или автора проекта сердцевины любой церкви — Иконостаса, местного жителя Маркиана Борецкого? Раздутое октябрьской революцией пламя пожарищ и войн, идейная безнравственность общества каким-то непостижимым образом обошли каменистый пригорок, на котором до наших дней устояла людская духовная обитель.

А может, как-то подумал Владимир, ответ заложен в другом: если церковь — Божий дом, то хотя бы однажды он должен побывать в нем. А вдруг так и случилось, что Марьяновской церкви повезло и Бог успел посетить её?! И по этой причине она осталась, сохранилась, и прошли мимо неё стороной всякие невзгоды!

...Самую чистую любовь, как известно, человек испытывает к Богу. И эта чистота чаще всего проявляется, когда он напрямую общается с ним в полном уединении. Владимиру как-то выпало такое счастливое мгновение, когда он, в трудную в своей жизни минуту, зайдя в церковь, оказался там в полном одиночестве. Как тогда, в детстве, всё также пристально смотрел ему в глаза святой Христос. Подойдя почти вплотную к Иконостасу, Владимир вполголоса стал читать Молитву Господню. И тут не только сердцем, но и телом своим, он вдруг почувствовал, что от взгляда Всевышнего исходит к нему не только благочестивое прощение содеянных грехов невинных, но и какое-то до боли знакомое тепло: как будто к его лицу прикоснулась ласковая рука дедушки...

ІV

По заведенной издавна семейной традиции — в честь рождения мальчика, сажали Панчуки край дороги, на которой стояла их хата, молодого дубка. И выросла за столетия из них целая аллея.

В середине XIX века решили марьяновцы возвести возле старой обветшалой церкви новую — однокупольную, на каменном фундаменте, со звонницей и трехъярусным Иконостасом — сердцевиной Божьего храма. Называют его ещё и границей между человеческим и Божьим началом. Он, как правило, вырезался из долговечной древесины и украшался иконами. Лучшим материалом для его изготовления всегда считался дуб.

Дерево должно быть многолетним, здоровым и стройным, чтобы доски, вырезанные из него, не имели сучков и искривлений. В окрестностях Марьяновки росли такие красавцы, словно братья-близнецы, только на небольшом земельном наделе, доставшемся после отмены крепостного права прапрадеду героя нашего очерка. И когда местный умелец, талантливый мастер резбьянных дел Маркиан Борецкий, взявшийся изготовить для новой церкви Иконостас, перешагнул изгородь «владений» вольного крестьянина Владимира Панчука с поклоном пожертвовать для этой святой цели одного из дубов, тот не только не отказал ему, но и сам с превеликим благожеланием помогал мастеру.

И до сих пор с поклоном низким стоят у этого Иконостаса люди и искренне благодарят бедного крестьянина Владимира Панчука за щедрость безграничную. А щедрость, как добрая память, никогда не забывается. Она, как тепло родительской ладони, всегда согревает не только сердце, но и душу человека.

V

Суперсовременный авиалайнер в заоблачной вышине следовал курсом из Южной Америки в аэропорт «Борисполь». Позади остался Атлантический океан, Сахара, Средиземное море, Балканы. Пролетев Карпатские горы, «Боинг» стал сбавлять скорость и плавно спускаться, как бы боясь нарушить земную летнюю тишину. С пятикилометровой высоты, как на красочной географической карте, уже четко просматривались синие прожилки петляющего Днестра, за которым начиналось Подолье. «Красо України, Поділля! Розкинулось мило, недбало!» — воскликнула когда-то Леся Украинка, впервые увидев этот край.

Оставшаяся от убранного хлеба рыжая стерня, поспевающая кукуруза и отцветающий подсолнух сливались внизу в золотистый ковер. Вдали этот желтый обрий соприкасался с синим предвечерним небом и с высоты птичьего полета создавалось впечатление, что серебристый воздушный корабль, как белый журавль, парит над огромнейшим, во всю ширь возможного обзора, государственным флагом Украины.

Владимир Григорьевич Панчук возвращался из Бразилии, где при его непосредственном участии эта южно-американская страна впервые запустила в космос свой собственный спутник. Но в данную минуту он не думал о сделанной важной для государства работе: больше занимало другое, более земное и личное.

Прильнув к иллюминатору, он напряженно всматривался в проплывающую внизу местность. Трасса на Киев в этом районе проходила через его милые сердцу края.

Заходящее солнце яркими прожекторными лучами четко освещало каждую речушку, лесочек, селение. Вот продолговатым извилистым зеркальцем мелькнул запруженный возле Ладыжина Южный Буг. А через несколько минут сосредоточенный пассажир самолета увидел... Её! Казалось, Она ожидала этой встречи и дала знать о себе сама: золотистые отблески обновленных крестов Марьяновской церкви посылали ему от земли нежные и благодарные сигналы...

Владимир Григорьевич с трудом оторвался от иллюминатора. Из уголков прикрытых глаз по смуглому лицу красивого седеющего мужчины медленно скатилась крупная слеза. И была она одновременно и горькой, как трудовой пот, и сладкой, как награда за сделанную тяжелую работу.

Здесь, в Поднебесье, почти рядом с Богом, послала Судьба ему тот момент Истины, ради которого и родится человек на земле. Над родной Марьяновкой и заново отстроенной церковью, над золотисто-синим ковром Украины вольно и гордо летел её достойный сын — Владимир Панчук.

Эпилог

...Всё на нашей Земле тленно: с веками даже камень-гранит превращается в песок-пыль, дуб моренный в труху, а сталь булатная — в ржавчину. И только Память людская, как Душа, остается навеки нетленной...

Гайсин, 2004 г.